Немного солнца и немного меда

Еще год назад меда было хоть залейся. Пахнущего альпийскими лугами и медовым клевером. И того, что темнее, от цветущих каштанов, похожего на жидкую бронзу в плавильне. И еще того, что я всегда беру с собой,—почти черного, елового, из хвойного леса под самыми снегами. Вот елового-то меда и не оказалось. «Вот что делается»,—альпийский пчеловод развел руками. На полянке около его дома по-прежнему стояло около 50 ульев. Почти половина из них была пуста. «Если соберут, я вам оставлю,—пообещал он и вздохнул:—Хотя куда уж тут».

Меду я все-таки купила и недавно, по наступлении холодов, открыла банку. Тут и вспомнились мне умирающие пчелы. Я полезла в интернет—в Америке исчезло уже больше 30 процентов пчелиных колоний, и в Европе дело обстоит неважно. Конгресс США выделил больше 10 миллионов долларов на изучение явления: никто не знает, чем этот мор вызван. Мой пасечник проклинал одновременно мобильные телефоны, пестициды, потепление климата, генно-модифицированные организмы, резкие перемены погоды—«совсем запутались пчелы, даже если не исчезают, перестают опылять», и еще бог знает что, чуть ли не инопланетян.

Вот так-то, думала я, с грустью рассматривая банку. Будем в старости рассказывать внукам о настоящей еде, которую они уже не попробуют. Я уже смирилась с тем, что пропали многие сорта фруктов—гораздо выгоднее становится производить меньше сортов, но в большем количестве. Но без пчел фруктов совсем не будет—некому станет опылять. Что уж тут говорить про мед. Не приготовить будет мяса в смеси меда и пряностей, от которого оно получается в карамельной корочке. Не придется попробовать у подруги Маши настоящий перекладной медовик, а она-то оттачивала рецепт, рылась в старых книжках. А пряники-то, с ужасом вспомнила я,—как же мы будем Новый год справлять. В этом году игрушки покупать не буду. Купим золотой бумаги и станем вместе оборачивать пряники, по крайней мере запомнят. А может, научусь сама печь, и будем разукрашивать их разноцветной глазурью по Молоховец. Я стала рассказывать о будущей катастрофе подругам и поняла: мед—это самое детское, потайное, древнее. У кого ереванская халва, а у кого дачные оладьи, густо политые золотым счастьем. Кто-то собирал бруснику под Питером, и мать варила ее в меду, угощая пахучей пенкой. А кого-то на выходные отправляли к бабушке, и та обжаривала в меду на сковородке размоченные кусочки засохшего хлеба—старинное сефардское лакомство. Тут-то я и вспомнила, всплеснув руками не хуже альпийского пчеловода, что мед—это еще и кусок нашей цивилизации. Ведь этот рецепт сохранился с римских времен, а тут еще земля, где льются молоко и мед, и царство Персефоны, где, как считали греки, жили пчелы, да и вообще, «их пища—время, медуница, мята»…

У каждой семьи свои медовые радости. У нас, например, была коврижка. Вернее, двоюродная тетя Клара, которую взрослые недолюбливали за какие-то свои дела, а мы—за обязаловку посещения и нудное сидение за столом. В конце обеда она неизменно подавала коврижку, и все замечания типа «ей надо остричь волосы» или «не грызи ногти» тонули в медвяном запахе. И Клары давно нет, и секрет коврижки безвозвратно утерян, но мысль о скором исчезновении меда сподвигнула меня на поиски. Вот что у меня получилось, благо рецептов много: в Европе коврижку готовят еще со времен крестоносцев.

Яйца разотрем с сахаром добела и вольем в них растительное масло и мед. Его лучше выбрать потемнее и самый пахучий (вот тут-то и пригодился бы еловый). Если затвердел—можно погреть на водяной бане. А как добавим туда же чуть-чуть рома или коньяка, корицу и размолотую гвоздику, то вкус будет уже не перепутать—это она, коврижка. Но это еще не все. Трудно было поверить, но все советы сходились на одном—влить в тесто очень теплого и очень крепкого кофе. Муку с содой, сухими дрожжами и щепоткой соли будем взбивать с этой смесью и растирать, пока не получится жидкое, как сметана, тесто. Ну и, конечно, можно добавить орехи, изюм или цукаты, только лучше обвалять их в муке, а то опустятся на самое дно. Вот и пора выливать в форму и ставить в духовку на 160° часа на полтора. У меня форма высокая и неразъемная, поэтому я прокладываю ее фольгой—так легче вынимать. И еще пробую лучинкой—как тесто перестало приставать, так готово. Вот и получилась у меня медовая коврижка. Надеюсь, не последняя: Эйнштейн, говорят, предсказывал, что если пропадут пчелы, то человечеству останется жить 4 года. Так что пусть скорее что-нибудь придумают, отменят пестициды что ли. Я согласна отказаться от мобильника, только пусть нам вернут ульи, соты, мохнатых строительниц, мед превративших в солнце.

http://www.ogoniok.com/5073/19/