В «десятку» (футбол, любовь и лягушки)

Е.КАРАЕВА

...Вчера вечером, предоставив сына заботам его бабушки и папы, я осталась дома одна.
Я должна была сама справиться с тем, что пережить порой труднее всего на свете. С разочарованием. Особенно, когда речь идет о разочаровании в мужчине...Точнее, в мужчинах... Но обо всем по порядку.

Ровно 12 лет назад я отправлялась в командировку в Париж. В корпорации, где я тогда работала, возникли проблемы с парижским офисом, точнее, с двумя его сотрудниками, которые и составляли в тот момент весь его кадровый состав, и поэтому мой шеф, мой друг, человек, который был для меня наставником, поддержкой и братом по разуму, попросил решить  проблему.
«Знаешь, ты там особенно в суть их конфликта не вникай. Объясни, что раньше, при коммунистах, если в иностранном представительстве Союза возникал проблема такого рода, то никто не разбирал, кто прав, кто виноват. Отзывали все конфликтующие стороны. Скажи им, что желающих поработать и пожить в тех условиях, в которых живут они , у меня тут — целый этаж, так что проблем с выбором и их заменой — не будет. Я мог бы и сам им все это сказать, но, во-первых, я страсть как не люблю в лицо людям говорить неприятные вещи, во-вторых, мужчина, все-таки, когда его распекает дама, а не такой же двуногий собрат, чувствует себя менее униженным. К тому же — ты не забыла, что 12-го — финал чемпионата? Ты ставишь на кого?»

«На французов, они не могут не выиграть», - ответила я, примерно представляя его следующую фразу.
Он расхохотался своим широким баритоном:  "Да бразильцы рождаются с мячом в ногах, они играют в футбол в мамином животе, и что, эти утонченные, капризные, склочные, не начинающие тренировку без чашечки кофе с круассаном пожиратели лягушек победят посланцев самого футбольного бога?"
«Конечно, победят — французы верят в символику, а „продуть“ в Париже, когда за тобой вся страна — нет, нет, скорее, они признают, что в Англии — кухня лучше».
Короче, мы поспорили — на бутылку. Он — как испанофил — должен «проставить» «каву»,  а я — как галломанка — разориться на бутылку   «Крюга»...
Тут надо вывести на сцену еще одного персонажа. Назовем его Инфузорием... Инфузорий занимался бизнесом, который был доходен, он выполнял деликатные миссии, о которых его просили персонажи, работающие «за зубцами». Жизнь Инфузория удалась. Он был относительно молод,  довольно хорош собой, умен и обладал важнейшими для бизнесмена качествами — он умел нравиться и умел договариваться...
Нравиться до такой степени, что даже я, до предела пропитанная снобизмом по отношению к тем, кто обогащался в 90-ые, временами думала, что все-таки Инфузорий — не самый ужасный представитель того человеческого материала, который был вынесен на гребне волны первоначального накопления капитала...
Разумеется, Инфузорий был провинциален, местом его рождения была не то Электросталь, не Железнодорожный, не то какое-то третье место с еще менее благозвучным названием...
Разумеется, Инфузорий был женат — его жена была из тех мест, о которых в той же Франции говорят — «это находится в конце фасолевого стручка»... Ну а аналог этого выражения в русском языке вы найдете без  труда...

Я, откровенно говоря, в силу служебной занятости и полыхающего романа с английским джентльменом, который в тот момент строил (ну не сам, конечно, а компания, ему принадлежащая) один из небоскребов в Маниле, и не слишком доверяя своим малазийским коллегам, проводил там почти все свое время, упустила из виду мелкие жизненные радости. Вроде тех, чтобы в выходные дни и свободные от работы недели путешествовать по Европе, а не торчать в Москве.
И вот тут-то и появился Инфузорий, пригласивший меня поужинать и удивившийся, когда я настояла на том, чтобы вместе уплатить по счету... Удивился настолько, что позвонил на следующий день, чтобы еще раз пригласить в некое модное заведение и предупредить заранее, что платить будет он... Потом мы столкнулись на одном из мероприятий, где он был с женой, одетой в розовое, и на этом розовом две скрещенные буковки «С» оставляли свободным лишь ее лоб... Разумеется, злоязыкая, я не могла упустить возможности и не предложить ему, когда он мне позвонил уже в третий раз, попросить "Шанель" сделать татуировку на лбу его благоверной, на манер тех, что делают индианки...

«Ты, выросшая в отдельной четырехкомнатной квартире в центре Москвы, ты, кого баловали шестеро взрослых, ты, кому бабушка покупала парную телятину на рынке, ты, кого кормили только с помощью баек и сказок, потому что ты никогда не испытывала чувство голода, ты, которую еженедельно водили в магазин игрушек, кого вывозили обязательно на море и на дачу, где для тебя терли морковку и клубнику, потому что ты отказывалась их жевать, как ты смеешь иронизировать над женщиной, у которой до 12 лет не было не то,  что собственной детской, но даже собственной кровати, она ее делила со старшей сестрой, и стала спать отдельно только когда умерла ее бабушка, а жила она  и еще четверо взрослых в одной комнате... Да она ела только макароны! А о том, чтобы есть мандарины и мечтать не могла... Неужели ты не можешь понять, что мир состоит не только из таких, как ты или похожих на таких, как  ты?»

Я, до той поры не решившая, к кому отнести Инфузория — к флоре или к фауне,  причислила его к тем, кого любила называть «мыслящим  тростником»...
И после этой отповеди, непроизвольно, как бы для самой себя, но ему - сказала :  "Слушай, а давай рванем куда-нибудь... Например, во  Флоренцию?"...
Он не удивился, он согласился и будучи человеком неглупым, предложил обсудить правила конспирации. Они были не очень сложны, тем более, что с моей тогдашней зарплатой поездка во Флоренцию не наносила ущерба бюджету. Он, бюджет, ее просто  не замечал...
Мне он нравился. Очень. Он был крупный, спокойный, обучаемый, жадный до знания, любопытный, открытый, честный — и не стеснявшийся своего почти абсолютного невежества. Он познавал тот мир, который - в силу его жизненного маршрута — был для него закрыт...
Бог хранит влюбленных — о нашей связи не догадывался никто. Ни одна живая душа. Каждый из нас знал, что рано или поздно история «выдохнется», что она потеряет аромат, но, будучи взрослыми людьми, мы также понимали, что расставание будет таким же, как и встреча —  легким...
Мы созванивались редко — и только для того, чтобы обсудить очередную вылазку, которую всегда организовывала я.
В этот раз повода особого звонить не было, в Париже мы уже с ним были, поездка мне предстояла служебная, так что я, спокойно собрав сумку,  в пятницу вечером улетела.
Проведя — согласно полученным от босса  инструкциям — беседу с парижскими коллегами, и едва закрыв за собой дверь офиса, я расслышала звонок мобильного. С трудом выудив его со дна сумки, я услышала знакомый голос — «Привет, как дела? Ты — где?»
- Я — в Париже, буду в Москве в воскресенье вечером...
— Нет, ты не будешь в Москве в восресенье вечером, потому что я тоже — в Париже, у меня весь завтрашний день — встречи, но мы проведем вместе все то время, что нам останется. Да, и еще - ты на чем возвращаешься? На «Эйр Франс»? А,  ну так знай, что у них забастовка, и рейсов в Москву раньше понедельника не будет...

...Это, если было и не абсолютное счастье, то, вероятно, состояние весьма к нему близкое — шляться по Парижу в ожидании свидания с возлюбленным, заходить в магазинчики, в маленькие галерейки, покупать чепуху, сидеть в кафе, слушать уличных музыкантов. И самое главное — если я в Париже остаюсь до понедельника, значит, я увижу финальный матч чемпионата мира! Йес! Йес! Йес!

Во второй половине дня в воскресенье, когда восторги и страсти  поутихли и я уже собиралась уходить, Инфузорий был озадачен. Он хотел не футбола, и даже не секса, и даже не моего присуствия - он хотел вновь окунуться в парижскую жизнь.
Но те рестораны, которые он мне называл, были давным-давно полны, новых заказов никто не хотел принимать, но у меня в кармане, как у Гобсека, завалялся последний, почти забытый луидор.
Я вспомнила о кафе, которое было основано еще в 1686 году, то самое, что впоследствии стало первым из «литературных» кафе, где бывали Бомарше, Бальзак, Гюго — весь цвет литературы и искусства, тем более, что находилось оно, и находится по сей день в двух шагах от «Комеди Франсез».  Вот туда-то я Инфузория и решила привести.
Мы пришли, поднялись на второй этаж, зал был пуст. Там не было посетителей. Вовсе.
— А где люди-то? — простодушно поинтересовался Инфузорий.
— А футбол смотрят, — ответила я ему в тон.
— А играет-то кто с кем?
— Французы с бразильцами.
— Ну, этим «лягушатникам» наваляют по самое «не могу»...

Официант принес меню, я, тогда совсем не говорившая по-французски, зато отлично владевшая английским, поинтересовалась, есть ли в обеденном зале телевизор. Уже предчувствуя ответ. Телевизора не было... Настроение у меня начинало портиться... Инфузорий, занятый в тот момент реализацией какого-то крупного проекта, с какой-то невероятной, поражающей воображение суммой, чувствуя мое раздражение, был задумчив...
...Минут пять мы сидели молча. Потом он сказал — «Слушай, я пойду, наверное, потому что... Ну, короче, ты понимаешь, да? Ты только не обижайся, лап, хорошо? Давай разбежимся, все равно — твой англичанин вернется, моя Наташка и дети наши, ты знаешь, они по мне скучают, а тебе сейчас футбол важнее меня, моих проблем, ведь это так, лап? Я только хотел тебе сказать, что в моей жизни ты была моим единственным лапом, хотя Наташку я люблю, а тебя — нет. Да и тебе, как я понимаю, что со мной, где я,  любовь и вся эта романтика вообще до лампочки, я не прав, лап?»... Я пожала плечами — потому что развивать тему времени не было: из кухни, где все-таки повара были и запахи доносились порясающие, уже слышались звуки «Марсельезы». До начального свистка оставались  секунды...
...И начался матч... Нет, не матч, спектакль, где были герои, где были титаны, где были волшебники, где были те, кто был физически сильнее, но им противостояли те, кто был талантливее, где против 11 игроков — на поле был один, он просто принимал разные обличья...то становясь тонкокостным смуглым короткостриженым акробатом, у которого мяч словно бы прилипал к ноге и перелетал к грациозному танцору, на его футболке красовался номер «10» и который, вставая в арабеск, волшебным образом удерживая равновесие, посылал мяч в сетку ворот, и вратарь, которого учили футболу, а не танцу и не волшебству, не мог сделать с этими участниками дуэта ровным счетом ничего.
И даже когда мяч откатывался назад, и когда он влетал в штрафную плащадку французов, там, откуда не возьмись, из воздуха,  возникал другой игрок, в футболке, на которой была нарисована цифра «5», у которого мяч  начинал вальсировать между ног, проходя центральную линию поля, и вновь оказываясь у ворот бразильской сборной, и он вновь влетал в ворота потому, что его вновь туда  отправлял тот самый «десятый», имя которого на тот момент во всей Франции не  было известно только мне...
«Это реинкарнация бога стадиона?», - спросила я того самого англоговорящего официанта. «Ну, если хочешь, то „да“, наверное», это наш Зизу, Зинеддин Зидан, этот парень родился с мячиком в ногах"...
— Как бразилец?
- Почти, только лучше...

Тем временем зал в литературном кафе как был пуст, так он таким и оставался... Был пуст не только зал... Были пусты улицы... Париж вымер. Париж ждал триумфа — а я ждала своего ужина.
В перерыве передо мной поставили тарелку, наполненную кусочками того, что напоминало куриные крылышки, только маленькие, от которых исходил совершенно сумасшедший запах, в котором угадывались чеснок и петрушка...
Тот самый  официант, с которым мы перешли на "ты" и уже выпили на брудершафт за неминуемую победу «Синих» (так во Франции назвают национальные сборные практически по всем видам спорта, по основному цвету спортивной формы), и который сказал, что его зовут Фредерик, и что блюдо, которое мы сейчас все будем есть называется «гренуй»... Увидев, что я не поняла, пояснил — «фрогз легз» и похлопал себя по бедру, мускулы которого джинсы обрисовывали просто отменно.
Столь же  отменными оказались и знаменитые жареные в кляре лягушачьи лапки, да и сам Фредерик, когда очутился в номере моего отеля, в натуральном, естественном, без всяких соусов виде,  заслуживал, да еще с запасом,  все три "мишленовских" звезды...

...Я проснулась поздно. Одна. От звонка телефона. В трубке слышался голос портье: «Мадам, ваш рейс улетает сегодня вечером, и у нас тут для вас есть маленькая посылочка, некий месье Фредерик занес ее сегодня утром, просил вас не будить, но передать обязательно, когда  проснетесь...».

Я развернула затейливо сложенный пакет — в нем была футболка. Синего цвета. Цвета национальной сборной Франции по футболу. Под номером «10». С надписью «Zidane»...

А сегодня утром мне позвонил мой сын — «Мамочка, как дела? Ты знаешь, мамочка, я решил стать футболистом.

Как Зидан, мамочка. Когда ты меня запишешь в футбольную школу, скоро?»...

Да, тогда, вместо коллекционного «Крюга» мне пришлось выпить испанской «кавы». Но ничего, бутылка, так и не распечатанная, хранится у меня в кладовке. Когда Лука выиграет чемпионат мира, мы ее выпьем втроем. Он, его отец и я...

А вот вам рецепт жареных лягушачьих лапок. Если они — дорогие, или если их в России не продают, то с их ролью прекрасно справятся куриные крылышки, их более мясистая часть, там, где есть две косточки.
С этой половинки нужно содрать кожу, чтобы осталось только белое мясо.
Если обычная порция лягушачьих лапок  — штук десять, то поскольку куриные крылья — крупнее по размеру, нужно будет пять-шесть штук на  порцию.
Сливочное масло,  100 граммов, не из холодильника, а помягчавшее, чтобы его можно было мять вилкой.
Пучок петрушки, отрезать стебли, оставить только листья, которые изрубить вначале до мельчайшей, пюреобразной консистенции, а потом — еще  мельче.
4 зубчика чеснока — если кто любит, то 5 — но лучше не переборщить.
Чеснок растереть в ступке ( в скобках замечу, что о блендере, когда готовишь что-то вкусное, все-таки лучше забыть) до состояния помады, смешать с маслом — руками, а потом положить в салатницу и начать выбивать лопаточкой или деревянной ложкой, постепенно добавляя изрубленную петрушку, соль по вкусу и свежемолотый перец.
Все, дальше осталось самое простое — слегка обвалять «голые» куриные крылья в муке, бросить  на сковородку масло, то самое, с петрушкой и чесноком, которой называется во Франции — «персийада», и жарить крылья, поддерживая сравнительно большой огонь, но и не давая маслу пригореть, стараясь при этом не пережарить крылышки.
Жарить лучше порциями (зависит от размера сотейницы, но все равно, так проще управляться).
Готовые крылья выложить на бумажное кухонное полотенце, чтобы впитался лишний жир.
Подавать немедленно, лучше поставить блюдо на спиртовку, у остывающего жира — не слишком приятное послевкусие.
Ничего, кроме ломтиков лимона, соком которого поливаются крылышки, больше не требуется. Не помешают влажные салфетки, чтобы периодически вытирать руки и рот.
Ну, и бутылочку винца. А как без него? Это же блюдо имеет смысл готовить для компании друзей.
Французы говорят, что лучше всего идут те, что делаются в бассейне Луары, ну а по мне и розовое, купленное в супермаркете, сполне сгодится на то, чтобы был праздник...
Или чтобы «заесть» огорчение, когда, как вчера, французы «вылетели» с  чемпионата...
Футбольный бог, видимо, смотрел в этот момент в другую сторону...
В любом случае, приятного аппетита!